При подготовке опубликованной в "Правде Севера" 17 марта прошлого года статьи "Преждевременный некролог", одним из героев которой был архангельский газетчик начала XX века М. Леонов, мне для уточнения фактов потребовалось ознакомиться с биографией его сына - известного советского писателя Леонида Максимовича Леонова. Твердо зная, что в 1918-1920 годах он жил в Архангельске, я был немало озадачен тем, что в воспоминаниях, помещенных в сборнике "Советские писатели. Автобиографии". (М., 1959 г.), Л. Леонов ни словом не обмолвился о пребывании в нашем городе.
Правда, в редакторском комментарии к автобиографии есть упоминание о том, что он посещал жившего в Архангельске отца. Кроме того, там же приведено высказывание Леонова об его первых трудах, относящихся к 1918-1920 годам: "Дань литературным течениям того времени были удачно и компактно сожжены без всяких следов и свидетелей".
То обстоятельство, что знаменитый писатель, в юности часто печатавшийся в редактируемых отцом газетах "Северное утро" и "Северный день", впоследствии умалчивал об архангельском периоде жизни и, на мой взгляд, загадочно говорил об уничтоженных "без всяких следов и свидетелей" произведениях, конечно же, весьма заинтересовало. Поэтому я решил выяснить, какого содержания могли быть эти труды. Но прежде чем рассказать о находках, замечу, что факт умолчания привлек не только мое внимание.
Так, московский литературный критик Ю. Оклянский, в этой связи просматривавший архивные дела Союза писателей СССР, нашел среди них автобиографию Леонова, написанную по случаю его выдвижения на соискание Сталинской премии 1943 года. В ней также нет упоминания об Архангельске.
Этот и ряд других фактов побудили Оклянского опубликовать статью "Отцовский комплекс" ("Родина", № 7 за 1998 г.), в которой объяснил поведение Леонова опасениями, что властям станет известно об его пребывании на "оккупированной территории" (то есть в Архангельске), да еще вместе с отцом - "врагом народа".
Такое объяснение меня, конечно, не удовлетворило, ибо столичный критик, явно находившийся в плену ныне распространенного стереотипа (белые - хорошие, красные - плохие), не всегда был точен. Так, Максима Леонова, хотя и подвергавшегося после бегства белых аресту, никто и никогда "врагом народа" не называл. Да и термин "оккупированная территория" более присущ к последующей, а не к гражданской войне. Кроме того, Оклянский так и не захотел докопаться до истины, заявив, что "почерпнуть что-либо на этот счет из печатных источников было занятием заведомо безнадежным".
Его отказ найти настоящую причину умолчания лишь укрепил желание ее узнать, что и пришлось начинать делать с выявления ранее неизвестных фактов биографии писателя.
Об одном из них сравнительно недавно - в 1999 году - рассказала его дочь, Наталия Леонова, сообщившая, что ее бабушка в 1918 году отправила из Москвы сыновей: "Бориса куда-то под Мезень, а папа оказался под Архангельском, в артиллерийской школе прапорщиков, куда его мобилизовали белые..."
Факт мобилизации, частично объясняющий поведение писателя, опять же не совсем точен: Н. Леонова датирует его "весной..., к лету...", тогда как белые захватили власть в Архангельске только в августе 1918-го. Однако эта неточность лишний раз подтолкнула выяснить, чем занимался Леонид Леонов в период с весны по август. И в этом неоценимо помогли сохранившиеся до наших дней подшивки газет, которые, повторяю, редактировал его отец.
Так случилось, что как раз он, Максим Леонов, познакомил сына со Степаном Григорьевичем Писаховым. Несмотря на разницу в возрасте, между ними установились дружеские отношения. Именно поэтому юный Леонид летом 1918-го помогал художнику в устройстве первой при Советской власти выставки в Архангельске и написал о ней заметку в отцовской газете. И именно он в конце июля вместе с Писаховым отправился в большевистскую Москву - предположительно опять же для подготовки выставки.
Вскоре после их прибытия в столицу из Архангельска пришла весть о высадке интервентов. Бросив все дела, Писахов и Леонов сели на архангельский поезд, который дальше Вологды, конечно, не пошел. Оттуда им пришлось сначала на пароходе добираться до Котласа, а затем со всевозможными злоключениями на барже, вновь на пароходе и на лошадях до Архангельска.
Свои впечатления о поездке Леонов отразил в напечатанной в газете "Северное утро" статье "Путешествие из Москвы в Архангельск", в начале которой оговорился, что написал ее со слов Писахова. Поэтому их двоих вполне можно считать соавторами-единомышленниками.
Что же касается содержания статьи, то в свое время его бы охарактеризовали как контрреволюционное и антисоветское. Посудите, как иначе могли тогда расценить следующие слова Писахова об отступавших большевиках: "Отпетые" уезжают уже и жаль, что не нам приходится хоронить их..."
А вот как изобразил Леонид Леонов встретившихся красноармейцев: "При выезде из деревни снова, как из земли, выросла новая красноармейская застава. Эти уже совсем похожи на разбойников. Звериные оклики, зверское перемигивание, разухабистые широкие жесты..."
Не скрыл Леонов своего неприязненного отношения к красным ("социал-палачам", как он писал) и при создании образа Павлина Виноградова: "... широко размахивая красными руками, вошел комиссар (фамилия его, как мы после узнали, - Виноградов, один из "Архангельских"), постоял в дверях, плюнул в угол (...) Комиссар самодовольно улыбнулся, плюнул еще раз и двинул свою тушу к дверям, вероятно, "углублять революцию" в соседних деревнях..."
Напротив, совсем иным было отношение Леонова к белым ("народные отряды") и к интервентам ("союзники"). Говоря о последних, он писал: "... на всем пути от Москвы до Устюга общее настроение крестьян таково - ждут, когда придут союзники и освободят наконец их от большевиков (...) Во всех деревнях нас засыпали вопросами: Скоро ли? Когда же!"
Цитирование можно было бы продолжать, но, думаю, и приведенных примеров достаточно для того, чтобы понять, почему Леонид Леонов умалчивал об архангельском периоде жизни. К сожалению, в подшивках газет отсутствует ряд номеров, и, возможно, именно в их были напечатаны наиболее хлесткие по отношению к большевикам леоновские материалы. Видимо, они и их рукописи наряду со слабыми на его взгляд стихотворными опытами той поры и были "удачно и компактно сожжены".
Однако не сомневаюсь, что и той одной, чудом уцелевшей статьи в известные годы хватило бы, чтобы судьбу репрессированных разделили и Леонид Леонов, и Степан Писахов. Кстати, о последнем сохранился еще один компрометирующий его в глазах Советской власти материал. В том же "Северном утре" 16 октября 1918 года в заметке "Чашка чаю у С.Г. Писахова" рассказывалось об устроенном им аукционе. Вырученные от продажи картин деньги художник отдал в помощь "офицерам, прибывающим из местностей, занятых большевиками". Причем, это "чаепитие" у Писахова сопровождалось произнесением тостов за здравие интервентов...
Как это ни покажется удивительным, но вышеприведенные высказывания и поступки Л. Леонова и С. Писахова после бегства белых не имели никаких последствий. Видимо, на фоне расстрелов на Мхах и Мудьюжского концлагеря их прегрешения казались несущественными. Более того, вновь установившаяся в Архангельске Советская власть была к ним благосклонна - уже в 1920-1921 годах был проведен ряд выставок картин Писахова. На двух из них художник представил портреты рабочих-героев труда...
Что же касается Леонида Леонова, то он, несмотря на арест отца, был приглашен Иваном Боговым (зам. председателя губисполкома, впоследствии редактор "ПС") совместно выпускать газету "Красная весть" - орган архангельского отделения РОСТА. Но занимался этим недолго - в том же 1920 году, записавшись добровольцем в Красную Армию, отбыл на Южный фронт, где редактировал газету политотдела дивизии.
Несомненно, в годы репрессий Леонов вспоминал о своих "неправильных" статьях архангельского периода. Трудно сказать, знал или нет он, что одна из них сохранилась. Скорее всего, нет. Поэтому-то утверждал, что все они "без всяких следов и свидетелей" уничтожены. Тем не менее все равно старался нигде не упоминать об Архангельске. Но при этом, наверное, был отчасти наивен, так как в конце 30-х в нашем городе жило еще много свидетелей событий 1918-1920 годов.
Вероятно, кто-то из них сигнализировал карающим органам как на Писахова, так и на Леонова. Но судьба распорядилась так, что в годы, когда репрессировались совершенно невиновные, фактические соавторы той, контрреволюционной по меркам 30-х годов статьи остались нетронутыми. А в том, что о существовании ее "куда следует" сообщал, косвенно свидетельствуют следы красного карандаша на ней. Им подчеркнуты их фамилии и оценки, данные белым и красным.
Безусловно, решащую роль в судьбе Леонида Леонова сыграло по крайней мере терпимое отношение к нему Иосифа Виссарионовича, даже удостоившего писателя премии своего имени - Сталинской. Рассказывая о знакомстве с вождем, состоявшемся в гостях у Горького ("Слово", № 5 за 1989 г.), Леонов вспоминал, что во время беседы "Сталин откинулся к спинке и секунд сорок неподвижно глядел мне в глаза. И я глядел ему в глаза..."
Вскоре, уже за обеденным столом Сталин, подмигнув, сказал: "Леонов хитрит..." И хотя, как утверждал писатель, тема разговора не касалась его прошлого, вполне возможно, что именно о нем думал в тот момент вождь, все же решивший простить былую юношескую горячность и неразборчивость собеседника.
О том, что Сталин и последующие руководители могли знать о не однозначном прошлом Леонова, также косвенно свидетельствует и такой факт: в 1960 году на заседании по поводу 50-летия со дня смерти Л. Толстого Хрущев, подошедший к сделавшему доклад писателю, произнес фразу: "А вы опасный человек..."
В заключение только скажу, что цитируя печатные источники и констатируя факты, старался уйти от вынесения оценок поступкам известных мастеров пера и кисти, так как, во-первых, считаю, что не вправе это делать, а, во-вторых, по тому что неизвестно, как бы поступили мы, оказавшись на их месте в те годы и в той обстановке. К тому же, вряд ли уместно этим заниматься в дни, когда писателей и их произведения вновь начинают делить на "правильных" и "неправильных"...
Михаил ЛОЩИЛОВ
Статья была опубликована в газете "Правда Севера" 14.02.2002 г.